Ста­лин­ской пре­ми­ей совет­ских худож­ни­ков награж­да­ли недол­го — с 1941 по 1952 годы. Тем не менее эта высо­кая награ­да успе­ла силь­но повли­ять на оте­че­ствен­ное искус­ство. Про­из­ве­де­ния, отме­чен­ные ею, ста­но­ви­лись свое­об­раз­ным ори­ен­ти­ром для твор­че­ской эли­ты СССР. Худож­ни­ки писа­ли мону­мен­таль­ные порт­ре­ты вождя и его при­бли­жён­ных, изоб­ра­жа­ли румя­ных кол­хоз­ниц сре­ди гор золо­ти­сто­го зер­на, созда­ва­ли поли­ти­че­ские и воен­ные кари­ка­ту­ры со смеш­ны­ми и неле­пы­ми обра­за­ми внеш­них врагов.

VATNIKSTAN иссле­ду­ет исто­рию появ­ле­ния Ста­лин­ской пре­мии и рас­ска­зы­ва­ет про десять работ, при­нес­ших худож­ни­кам день­ги и сла­ву. А кро­ме них ещё и наград­ной знак с крас­ной лен­точ­кой и гроз­ным про­фи­лем отца народов.

Ста­лин­ские пре­мии были учре­жде­ны поста­нов­ле­ни­ем Сов­нар­ко­ма СССР от 20 декаб­ря 1939 года. Это рас­по­ря­же­ние было изда­но в честь шести­де­ся­ти­ле­тия Иоси­фа Ста­ли­на. Новая пре­мия выпол­ня­ла те же функ­ции, что и Ленин­ская — послед­няя была учре­жде­на ещё в 1925 году, но не при­суж­да­лась с 1935 года. В СССР награ­ды подоб­но­го уров­ня вру­ча­ли еже­год­но за выда­ю­щи­е­ся рабо­ты в обла­сти физи­ко-мате­ма­ти­че­ских, тех­ни­че­ских, био­ло­ги­че­ских, сель­ско­хо­зяй­ствен­ных, меди­цин­ских, фило­соф­ских, эко­но­ми­че­ских, исто­ри­ко-фило­ло­ги­че­ских и юри­ди­че­ских наук. А так­же за дости­же­ния в обла­сти музы­ки, живо­пи­си, скульп­ту­ры, архи­тек­ту­ры, теат­раль­но­го искус­ства и кинематографии.

Пер­вое награж­де­ние Ста­лин­ски­ми пре­ми­я­ми состо­я­лось в 1941 году — тогда они были при­суж­де­ны разом по ито­гу преды­ду­щих шести лет, начи­ная от момен­та, когда пре­кра­ти­лась выда­ча Ленин­ских пре­мий. Сле­ду­ю­щий раз лау­ре­а­ты удо­сто­и­лись наград в 1942 и 1943 годах. В 1946 году Ста­лин­ские пре­мии при­суж­да­лись за дости­же­ния 1943–1945 годов, и в даль­ней­шем они вру­ча­лись регу­ляр­но вплоть до 1952 года. Поми­мо пре­стиж­но­го зва­ния лау­ре­а­ты полу­ча­ли диплом, Почёт­ный знак (учре­ждён в 1943 году) и круп­ную сум­му денег.

Исто­рик Илья Веняв­кин утвер­жда­ет, что за 11 лет суще­ство­ва­ния пре­мии в обла­сти лите­ра­ту­ры и искус­ства ею были награж­де­ны 1706 чело­век. Денеж­ный раз­мер пре­мий в зави­си­мо­сти от сте­пе­ни состав­лял 100 тысяч руб­лей (пер­вая пре­мия), 50 тысяч (вто­рая) и 25 тысяч (тре­тья) — и суще­ствен­но пре­вы­шал ста­ти­сти­че­ский уро­вень зар­плат по стране. Для срав­не­ния: сред­не­ме­сяч­ный оклад работ­ни­ков обра­зо­ва­ния и куль­ту­ры в 1945 году состав­лял 488 руб­лей, в 1950 году — 697 руб­лей. Все­го за вре­мя суще­ство­ва­ния Ста­лин­ской пре­мии на выпла­ты лау­ре­а­там потра­ти­ли 57,7 мил­ли­о­на рублей.

Воз­ни­ка­ет резон­ный вопрос — отку­да госу­дар­ство бра­ло эти день­ги? Одно­знач­но­го отве­та нет. Так, писа­тель и пуб­ли­цист Сер­гей Бушин счи­та­ет, что фонд Ста­лин­ских пре­мий состав­ля­ли лич­ные гоно­ра­ры Иоси­фа Вис­са­ри­о­но­ви­ча, кото­рые тот полу­чал за изда­ние соб­ствен­ных про­из­ве­де­ний. Кро­ме это­го, в фонд мог­ла идти часть зара­бот­ной пла­ты совет­ско­го лиде­ра. Похо­жую точ­ку зре­ния выска­зал в доку­мен­таль­ном филь­ме «Я слу­жил в охране Ста­ли­на» лич­ный охран­ник вождя Алек­сей Рыбин: по его сло­вам, пре­мию пла­ти­ли из лич­ных средств гене­раль­но­го секретаря.

Исто­рик Сер­гей Девя­тов, напро­тив, утвер­жда­ет, что Ста­лин нахо­дил­ся на пол­ном госо­бес­пе­че­нии и «каких-то осо­бен­ных денег не полу­чал», а гоно­ра­ры от изда­тельств шли напря­мую в бюд­жет. Веро­ят­но, в этом слу­чае из гос­бюд­же­та пре­мию и оплачивали.

На что же лау­ре­а­ты тра­ти­ли такие огром­ные сум­мы? В воен­ное вре­мя боль­шин­ство из них отда­ва­ли пре­мию либо в Фонд обо­ро­ны, либо на построй­ку кон­крет­но­го тан­ка, само­лё­та и дру­гой тех­ни­ки. Сер­гей Девя­тов рас­ска­зы­ва­ет о тяжё­лом тан­ке КВ‑1, полу­чив­шем имя «Бес­по­щад­ный», кото­рый был выпу­щен Челя­бин­ским трак­тор­ным заво­дом на день­ги Кукры­ник­сов. В 1942 году за серию поли­ти­че­ских кари­ка­тур кол­лек­тив худож­ни­ков полу­чил пре­мию I сте­пе­ни. Тогда они реши­ли купить самый мощ­ный танк для совет­ской армии. Но средств не хва­та­ло — один танк сто­ил 295 тысяч руб­лей. Тогда лич­ные сбе­ре­же­ния доба­ви­ли писа­те­ли Саму­ил Мар­шак и Сер­гей Михал­ков, поэты Вик­тор Гусев и Нико­лай Тихонов.

В после­во­ен­ное вре­мя пре­мии тра­ти­ли в основ­ном на лич­ные цели. Так, худож­ни­ца Татья­на Яблон­ская удо­сто­и­лась Ста­лин­ской пре­мии II сте­пе­ни два­жды: за кар­ти­ны «Хлеб» в 1950 году и «Вес­на» в 1951‑м. Пер­вая награ­да пода­ри­ла семье худож­ни­цы мотор­ную лод­ку, вто­рая — теле­ви­зор КВН-49.

Подроб­нее о твор­че­стве Татья­ны Яблон­ской рас­ска­зы­ва­ем в отдель­ном мате­ри­а­ле.

Основ­ны­ми сюже­та­ми кар­тин лау­ре­а­тов и номи­нан­тов на полу­че­ние пре­мии в пер­вой поло­вине 40‑х оста­ва­лись изоб­ра­же­ния Ста­ли­на (оди­ноч­ный или груп­по­вой порт­рет), рево­лю­ция, Вели­кая Оте­че­ствен­ная вой­на, воен­но-поли­ти­че­ские кари­ка­ту­ры, а так­же порт­ре­ты извест­ных дея­те­лей куль­ту­ры и нау­ки. Во вто­рой поло­вине деся­ти­ле­тия в спис­ке лау­ре­а­тов ста­ли появ­лять­ся худож­ни­ки, изоб­ра­жав­шие жизнь про­стых людей — рабо­чих и кре­стьян. Обыч­но эти сюже­ты пода­ва­лись в пози­тив­ном клю­че, зна­ме­нуя нача­ло новой жиз­ни и надеж­ду на свет­лое буду­щее в после­во­ен­ные годы. Исто­рик Гали­на Янков­ская заме­ча­ет, что пре­мия в обла­стях, свя­зан­ных с худо­же­ствен­ным твор­че­ством, всё чаще ста­но­ви­лась «кор­муш­кой для лояль­ных авто­ров». То, что не впи­сы­ва­лось в кано­ны соци­а­ли­сти­че­ско­го реа­лиз­ма, суро­во порицалось:

«… спис­ки лау­ре­а­тов Ста­лин­ской пре­мии сви­де­тель­ству­ют о том, что в мак­си­маль­ной сте­пе­ни мерт­вя­щее вли­я­ние госу­дар­ствен­ной куль­тур­ной поли­ти­ки ска­за­лось имен­но на изоб­ра­зи­тель­ном искус­стве и лите­ра­ту­ре. Бес­ко­неч­ные дис­кус­сии о фор­ма­лиз­ме, нату­ра­лиз­ме, импрес­си­о­низ­ме, шед­шие на про­тя­же­нии 1930–1940‑х гг., демо­ра­ли­зо­ва­ли худо­же­ствен­ное сооб­ще­ство. Идео­ло­ги­че­ский кон­троль достиг избы­точ­но­го уров­ня и депро­фес­си­о­на­ли­зи­ро­вал изоб­ра­зи­тель­ное искус­ство и литературу».

Реше­ние о при­суж­де­нии пре­мии в сфе­ре изоб­ра­зи­тель­но­го искус­ства при­ни­ма­ли быв­шие или буду­щие лау­ре­а­ты — худож­ни­ки Алек­сандр Гера­си­мов, Борис Иоган­сон, Васи­лий Ефа­нов, Игорь Гра­барь и дру­гие. Янков­ская при­во­дит при­ме­ры пре­тен­зий к неко­то­рым картинам:

«О рабо­те „В. И. Ленин в Подоль­ске“ читаем:

„Ленин какой-то непри­ят­ный. Горб какой-то на спине“.

На дру­гой картине:

„Ленин изоб­ра­жён татарином“.

Игорь Гра­барь вопро­шал сво­их кол­лег после зна­ком­ства с кар­ти­ной Алек­сандра Соко­ло­ва „Напут­ствие вождя“:

„Я хотел спро­сить: мож­но сра­зу узнать, что это такое? Нель­зя же сооб­ра­зить, что это такое. А кар­ти­на долж­на быть такая, что­бы ребё­нок сооб­ра­зил. Вычеркиваем…“

О кар­тине Вален­ти­на Шер­пи­ло­ва „Тов. Ста­лин на крей­се­ре „Моло­тов““ Алек­сандр Гера­си­мов ото­звал­ся и вовсе уничижительно:

„Это типич­ней­шая отрыж­ка импрессионизма“» .

Кри­те­рии для оцен­ки работ были доволь­но раз­мы­ты. Исполь­зо­ва­лись такие поня­тия, как «жиз­нен­ность», «акту­аль­ность», «выра­зи­тель­ность рас­кры­тия темы», «содер­жа­тель­ность» и про­чее. Пред­став­лен­ные кар­ти­ны в первую оче­редь долж­ны были соот­вет­ство­вать гос­за­ка­зу, худо­же­ствен­ная цен­ность ото­дви­га­лась на вто­рой план.

Это не зна­чит, что все лау­ре­а­ты сле­по сле­до­ва­ли ука­за­ни­ям вла­стей, созда­вая живо­пис­ные аги­та­ци­он­ные пустыш­ки. До сих пор мно­гие пом­нят и любят «Пись­мо с фрон­та» Лак­ти­о­но­ва, «При­был на кани­ку­лы» Решет­ни­ко­ва и «Жат­ву» Арка­дия Пла­сто­ва. Мет­ки и ост­ро­ум­ны воен­ные кари­ка­ту­ры Кукры­ник­сов, пре­крас­на книж­ная гра­фи­ка Демен­тия Шма­ри­но­ва. Лито­гра­фии Алек­сея Пахо­мо­ва, изоб­ра­жа­ю­щие Ленин­град в годы вой­ны, по силе воз­дей­ствия мож­но срав­нить с бло­кад­ны­ми дневниками.

Зна­ко­вы­ми для эпо­хи соци­а­ли­сти­че­ско­го реа­лиз­ма ста­ли удо­сто­ен­ные Ста­лин­ских пре­мий полот­на Алек­сандра Гера­си­мо­ва «И. В. Ста­лин и К. Е. Воро­ши­лов в Крем­ле» и «Гимн Октяб­рю», «Хлеб» Татья­ны Яблон­ской, «Три­умф побе­див­шей Роди­ны» Миха­и­ла Хмель­ко. Но мно­гие рабо­ты сей­час мало кому извест­ны. Гали­на Янков­ская пишет:

«Каки­ми каче­ства­ми обла­да­ла кар­ти­на В. Яко­вле­ва „Кол­хоз­ное ста­до“? Где, кро­ме спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных ката­ло­гов и экс­цен­трич­ных выста­воч­ных про­ек­тов, мож­но уви­деть кар­ти­ну мно­го­крат­но увен­чан­но­го А. Яр-Кра­вчен­ко „А. М. Горь­кий чита­ет 11 октяб­ря 1931 г. тт. Ста­ли­ну, Моло­то­ву и Воро­ши­ло­ву свою сказ­ку „Девуш­ка и смерть““ или В .Ефа­но­ва „Неза­бы­ва­е­мая встреча“?»

Мно­же­ство награж­дён­ных работ ока­за­лись забы­ты­ми. В том чис­ле пото­му, что после смер­ти Ста­ли­на сам факт суще­ство­ва­ния пре­мии нача­ли ста­ра­тель­но выма­ры­вать из кол­лек­тив­ной памя­ти. Деста­ли­ни­за­ция, начав­ша­я­ся после XX съез­да КПСС в 1956 году, при­ве­ла к тому, что кар­ти­ны с порт­ре­та­ми вождя пере­ста­ли печа­тать в ката­ло­гах и пока­зы­вать на выстав­ках. Сна­ча­ла Ста­лин­скую пре­мию пере­име­но­ва­ли в Ленин­скую, затем, в 1966 году, — в Госу­дар­ствен­ную. Лау­ре­а­там пред­ло­жи­ли обме­нять атри­бу­ты ста­рой пре­мии на наград­ные зна­ки и диплом новой. В жиз­не­опи­са­ни­ях твор­че­ской интел­ли­ген­ции, а так­же в науч­ной, спра­воч­ной и учеб­ной лите­ра­ту­ре все пре­мии, полу­чен­ные в 40‑х — нача­ле 50‑х, ста­ли осто­рож­но име­но­вать Государственными.

1941 год
Василий Ефанов «Незабываемая встреча» (1938) — Сталинская премия II степени

Впер­вые «Неза­бы­ва­е­мая встре­ча» демон­стри­ро­ва­лась пуб­ли­ке на Все­со­юз­ной худо­же­ствен­ной выстав­ке «Инду­стрия соци­а­лиз­ма», кото­рая про­хо­ди­ла в Москве 18 мар­та 1939 года в пред­две­рии XVIII съез­да ВКП(б). Сама кар­ти­на созда­ва­лась рань­ше, в 1936–1937 годах, и пона­ча­лу име­ла дру­гое назва­ние — «Неза­бы­ва­е­мое» с длин­ным под­за­го­лов­ком «Руко­во­ди­те­ли Пар­тии и Пра­ви­тель­ства в Пре­зи­ди­у­ме Все­со­юз­но­го сове­ща­ния жён хозяй­ствен­ни­ков и инже­нер­но-тех­ни­че­ских работ­ни­ков тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти в Кремле».

Сюжет, изоб­ра­жён­ный на кар­тине, реа­лен: 10 мая 1936 года Иосиф Ста­лин дей­стви­тель­но встре­чал­ся с жёна­ми пере­до­ви­ков про­из­вод­ства. Ефа­нов на этой встре­че не при­сут­ство­вал. Ком­по­зи­ция изоб­ра­же­ния выстро­е­на на осно­ве дру­го­го меро­при­я­тия — встре­чи чле­нов пра­ви­тель­ства с жёна­ми коман­ди­ров Крас­ной армии, где худож­ни­ку уда­лось побы­вать. Идея мону­мен­таль­но­го полот­на при­над­ле­жа­ла одно­му из его геро­ев — нар­ко­му тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти Орджо­ни­кид­зе. На кар­тине он изоб­ра­жён вме­сте с женой.

Здесь же мож­но уви­деть моло­до­го Хру­щё­ва, Мико­я­на, Моло­то­ва, Воро­ши­ло­ва. По харак­тер­ным усам на зад­нем плане узна­ёт­ся Будён­ный. Сидят толь­ко двое — Круп­ская и Кали­нин. Жен­щи­на, кото­рой пожи­ма­ет руку Ста­лин, — некая Суров­це­ва, её ини­ци­а­лы и судь­ба неиз­вест­ны. Здесь нет тра­ди­ци­он­ных три­бун и мно­го­чис­лен­ных рядов кре­сел — народ и пред­ста­ви­те­ли вла­сти собра­лись вме­сте вокруг вождя. Все при­сут­ству­ю­щие улыб­чи­вы и доброжелательны.

За «Неза­бы­ва­е­мую встре­чу» и подоб­ные ей мно­го­фи­гур­ные жиз­не­ра­дост­ные полот­на Ефа­нов полу­чил сла­ву родо­на­чаль­ни­ка «апло­дис­мент­но­го сти­ля» — «лаки­ро­ван­ных» соц­ре­а­ли­сти­че­ских кар­тин с изоб­ра­же­ни­ем вождей пар­тии и лику­ю­ще­го от люб­ви к ним наро­да. В интер­вью «Эху Моск­вы» Ната­лья Алек­сан­дро­ва, заве­ду­ю­щая отде­лом живо­пи­си вто­рой поло­ви­ны ХХ века Тре­тья­ков­ской гале­реи, назы­ва­ет живо­пись Ефа­но­ва «мето­дом Станиславского».

Он «соби­ра­ет огром­ное коли­че­ство этю­дов, пишет раз­лич­ные позы, про­иг­ры­ва­ет все сце­ны неод­но­крат­но и мыс­лит как теат­раль­ный режис­сёр», пре­вра­щая посе­ти­те­ля музея, рас­смат­ри­ва­ю­ще­го кар­ти­ну, в зри­те­ля пер­во­го ряда пар­те­ра. У Ефа­но­ва дей­стви­тель­но было теат­раль­ное обра­зо­ва­ние, более того, он рабо­тал во МХА­Те гри­мё­ром и декоратором.

По сло­вам Алек­сан­дро­вой, автор пере­де­лы­вал кар­ти­ну два­жды. Пол­то­ра года он писал её при вечер­нем осве­ще­нии, затем решил сде­лать при сол­неч­ном све­те. Веро­ят­но, поэто­му рабо­та над «Неза­бы­ва­е­мой встре­чей» дли­лась целых два года. Одна­ко жур­на­лист Марк Гри­го­рян счи­та­ет ина­че:

«Если всмот­реть­ся, то за ста­лин­ской голо­вой вид­ны два тём­ных силу­эта. Воз­мож­но, конеч­но, что это тени, пада­ю­щие на сте­ну от голов вождей. Но все-таки ещё более воз­мож­но, что это зама­зан­ные, затёр­тые голо­вы чле­нов пра­ви­тель­ства, репрес­си­ро­ван­ных после того, как кар­ти­на была напи­са­на в 1936 году. И зама­зы­ва­ли их в 1937‑м. Отсю­да и даты созда­ния полот­на: 1936–1937. Но это, конеч­но, про­сто версия».

Послед­ствия «чисток» часто при­во­ди­ли к тому, что про­из­ве­де­ния живо­пи­си при­хо­ди­лось пере­пи­сы­вать или уни­что­жать. Так, один из вари­ан­тов кар­ти­ны Дей­не­ки «Ста­ха­нов­цы» был изъ­ят из обра­ще­ния, посколь­ку в тол­пе ока­зал­ся изоб­ра­жён уже аре­сто­ван­ный к тому момен­ту Нико­лай Вави­лов. Искус­ство­вед Гали­на Ель­шев­ская пишет, что Ефа­но­ву при­шлось пере­пи­сать «Неза­бы­ва­е­мую встре­чу» и снаб­дить её длин­ным назва­ни­ем: пер­во­на­чаль­но он изоб­ра­жал встре­чу Ста­ли­на с руко­во­ди­те­ля­ми тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти, а вовсе не с их жёна­ми, но за вре­мя рабо­ты над кар­ти­ной кого-то из геро­ев успе­ли запи­сать во «вра­ги народа».

Искус­ство­вед Алек­сандр Камен­ский обра­ща­ет вни­ма­ние на при­сут­ству­ю­щих на полотне пар­тий­ных лиде­ров, чьё поло­же­ние тоже было доволь­но шат­ким. В ста­тье «В трид­ца­тые годы», вышед­шей в «Огонь­ке» (№ 29, 1990 год), он пишет:

«Какой вос­тор­жен­но­стью отли­ча­ет­ся, напри­мер, вклю­чён­ная в экс­по­зи­цию кар­ти­на В. Ефа­но­ва „Неза­бы­ва­е­мая встре­ча“ (1936–1938), кото­рая изоб­ра­жа­ет пря­мо-таки любов­ный экс­таз вза­им­ных при­вет­ствий Ста­ли­на и жён руко­во­ди­те­лей тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти! Эти руко­во­ди­те­ли вско­ре почти все были уни­что­же­ны по при­ка­зу „вождя наро­дов“. Заод­но исто­ча­ют бур­ную радость и при­сут­ству­ю­щие на встре­че пар­тий­ные лиде­ры — и Орджо­ни­кид­зе, кото­рый вот-вот покон­чит с собой, затрав­лен­ный Ста­ли­ным, и Моло­тов с Кали­ни­ным, чьих жён вско­ре запря­чут в тюрь­му, и Круп­ская, кото­рая уже дав­но и без­гра­нич­но нена­ви­де­ла Сталина».

1942 год
Кукрыниксы, серия политических плакатов и карикатур — Сталинская премия I степени

Кари­ка­ту­ры на анти­фа­шист­скую тема­ти­ку Кукры­ник­сы дела­ли и в 30‑е, но наи­боль­шую извест­ность их твор­че­ство полу­чи­ло в воен­ные годы. К рабо­те над пер­вы­ми пла­ка­та­ми худож­ни­ки при­сту­пи­ли сра­зу же: уже к вече­ру 22 июня 1941 года было гото­во два эски­за. Один из них, «Бес­по­щад­но раз­гро­мим и уни­что­жим вра­га!», появил­ся на ули­цах через несколь­ко дней после нача­ла вой­ны. Тощей ког­ти­стой лапой Гит­лер раз­ры­ва­ет дого­вор о нена­па­де­нии меж­ду СССР и Гер­ма­ни­ей и напа­ры­ва­ет­ся на штык крас­но­ар­мей­ца. С лица фюре­ра пада­ет улы­ба­ю­ща­я­ся мас­ка, и зри­тель видит перед собой ост­ро­но­сый кры­си­ный про­филь. Образ кры­сы появ­ля­ет­ся так­же на кари­ка­ту­ре «Убор­ка уро­жая — гроз­ный удар по вра­гу» (1941), где фаши­сту отру­ба­ют ноги серпом.

Кукры­ник­сы часто изоб­ра­жа­ли фаши­стов в обра­зах живот­ных. Враг — это зверь, нелюдь, но выгля­дит он жал­ко и комич­но. Из Геб­бель­са дела­ют мар­тыш­ку, Мус­со­ли­ни рису­ют в виде буль­до­га с обвис­лы­ми щека­ми. Этот соба­чий образ мы наблю­да­ем на кари­ка­ту­ре «Фашист­ская псар­ня» (1941), где союз­ни­ки Гер­ма­нии Анто­неску, Мус­со­ли­ни, Хор­ти и Тис­со пре­вра­ти­лись в голод­ных псов, жду­щих подач­ки от Гит­ле­ра, гло­да­ю­ще­го кость. Воз­на­ме­рив­шись поде­лить мир на кус­ки, они доволь­ству­ют­ся объ­ед­ка­ми с бар­ско­го стола.

Кро­ме того, в воен­ное вре­мя Кукры­ник­сы рабо­та­ли над сери­ей аги­та­ци­он­ных пла­ка­тов «Окна ТАСС». Пла­ка­ты созда­ва­лись сов­мест­но с извест­ны­ми поэта­ми. Мно­гие из этих про­из­ве­де­ний Кукры­ник­сы писа­ли в соав­тор­стве с Саму­и­лом Мар­ша­ком. Сов­мест­но они обсуж­да­ли темы, дума­ли над их изоб­ра­зи­тель­ным реше­ни­ем, обго­ва­ри­ва­ли содер­жа­ние и харак­тер под­пи­сей. В резуль­та­те появил­ся ряд пла­ка­тов и кари­ка­тур, в кото­рых изоб­ра­же­ние и текст явля­ют собой одно целое. Одна из пер­вых сов­мест­ных работ поэта и худож­ни­ков — пла­кат «„Вся Евро­па“ Гит­ле­ра и Риббен­тро­па» (1941), где перед пуза­тым кри­во­но­гим фюре­ром в струн­ку вытя­ну­лись крас­но­но­сый Риббен­троп и крас­но­гла­зый Геб­бельс. А рас­по­ло­жен­ный ниже «фашист­ский леги­он всех мастей и пле­мён» похож на дво­ро­вую шпа­ну после оче­ред­ной драки.

Неле­по­му обра­зу вра­га Кукры­ник­сы про­ти­во­по­ста­ви­ли геро­ев совет­ско­го наро­да, осо­бен­но — крас­но­ар­мей­цев. «Вну­ки Суво­ро­ва, дети Чапа­е­ва» отваж­но сра­жа­ют­ся, бьют фаши­стов напра­во и нале­во. В рабо­тах худож­ни­ков явно чита­ет­ся прин­цип «то, что смеш­но — уже не так страш­но». Сар­казм, зло­бо­днев­ность и нату­ра­лизм в их кари­ка­ту­рах фор­ми­ро­ва­ли про­стой и понят­ный образ про­тив­ни­ка, кото­рый был нужен сол­да­там на пере­до­вой и граж­дан­ско­му насе­ле­нию в тылу.

1943 год
Александр Герасимов «Гимн Октябрю» (1942) — Сталинская премия I степени

«Зада­ча созда­ния обра­зов гени­аль­ных твор­цов соци­а­лиз­ма Лени­на и Ста­ли­на и их бли­жай­ших сорат­ни­ков явля­ет­ся одной из наи­бо­лее ответ­ствен­ных идей­но-твор­че­ских задач, кото­рые когда-либо сто­я­ли перед искусством».

Эти сло­ва при­над­ле­жат флаг­ма­ну соци­а­ли­сти­че­ско­го реа­лиз­ма Алек­сан­дру Гера­си­мо­ву. За мно­го­чис­лен­ные порт­ре­ты вождя худож­ник полу­чил про­зви­ще «Велас­кес Ста­ли­на». «Ста­лин­ка» за «Гимн Октяб­рю» — уже вто­рая его пре­мия. Пер­вая вру­ча­лась худож­ни­ку в 1941‑м за зна­ме­ни­тое полот­но «Ста­лин и Воро­ши­лов в Крем­ле» (в наро­де иро­нич­но име­ну­е­мое «Два вождя после дождя»).

«Гимн Октяб­рю» — мону­мен­таль­ное полот­но впе­чат­ля­ю­щих раз­ме­ров, 4 на 7 мет­ров. Исто­рик Сер­гей Девя­тов в кни­ге «Мос­ков­ский Кремль в годы Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны» отме­ча­ет, что собы­тие, пока­зан­ное на кар­тине, в реаль­но­сти так и не про­изо­шло. В 1942 году долж­на была отме­чать­ся 25-лет­няя годов­щи­на Октябрь­ской рево­лю­ции, но в воен­ное вре­мя было не до пыш­ных празд­неств. 6 октяб­ря зна­ко­вый юби­лей отме­ти­ли в узком кру­гу в Кремле.

На полотне изоб­ра­же­но око­ло 200 порт­ре­тов руко­во­ди­те­лей пар­тии и пра­ви­тель­ства, вое­на­чаль­ни­ков, дея­те­лей куль­ту­ры и искус­ства. За сто­лом с крас­ной ска­тер­тью и тре­мя позо­ло­чен­ны­ми све­тиль­ни­ка­ми, кото­рые укра­ше­ны анге­лоч­ка­ми, мож­но уви­деть Берию, Воро­ши­ло­ва, Косы­ги­на, Моло­то­ва, Хру­щё­ва и про­чих при­бли­жён­ных вождя.

Ложи зани­ма­ет совет­ская интел­ли­ген­ция, в ряду кото­рой при­сут­ству­ет и сам худож­ник. Он нахо­дит­ся спра­ва, во вто­рой ложе бель­эта­жа. В пер­вом отде­ле­нии бену­а­ра спра­ва мож­но раз­гля­деть моло­до­го Шоста­ко­ви­ча, рядом с кото­рым сидит Неми­ро­вич-Дан­чен­ко. Во вто­рой ложе бену­а­ра изоб­ра­жён Алек­сей Тол­стой. Рядом нахо­дит­ся Зощен­ко, кото­ро­го через три года после созда­ния кар­ти­ны исклю­чат из Сою­за писа­те­лей СССР. За повесть «Перед вос­хо­дом солн­ца» в Поста­нов­ле­нии Орг­бю­ро ЦК ВКП(б) «О жур­на­лах „Звез­да“ и „Ленин­град“» писа­те­ля назо­вут «подон­ком и пош­ля­ком литературы».

Преж­де чем при­сту­пить к рабо­те над боль­шой кар­ти­ной, Гера­си­мов выпол­нил два эски­за к ней. Несколь­ко лет назад один из них был пред­став­лен на выстав­ке в Госу­дар­ствен­ном исто­ри­че­ском музее, посвя­щён­ной 135-летию худож­ни­ка. В окон­ча­тель­ном вари­ан­те Гера­си­мов пони­жа­ет гори­зонт кар­ти­ны, при­бли­жая её к зри­те­лю. Сужа­ет­ся цве­то­вая палит­ра, исче­за­ет зелень буке­тов вокруг скульп­ту­ры Лени­на. В эски­зе фигу­ра Ста­ли­на была выде­ле­на свет­лым тоном зана­ве­са, в окон­ча­тель­ном вари­ан­те вождь на фоне пур­пур­но­го зана­ве­са окру­жён, как на ико­нах, золо­тым свечением.

В кни­ге «Алхи­мия вла­сти. Культ Ста­ли­на в изоб­ра­зи­тель­ном искус­стве» исто­рик Ян Плам­пер при­во­дит цита­ту само­го Гера­си­мо­ва о «све­тя­щем­ся» обра­зе вождя:

«Это гро­мад­ная кар­ти­на. Тем не менее здесь я дол­жен с уве­рен­но­стью ска­зать, что, несмот­ря на её гро­мад­ные раз­ме­ры, несмот­ря на то, что там и люст­ра, и горят позо­ло­той ложи — всё-таки вни­ма­ние на това­ри­ща Сталина».

Когда рабо­та была закон­че­на, вышла рос­кош­ная для воен­но­го вре­ме­ни моно­гра­фия о худож­ни­ке с цвет­ны­ми иллю­стра­ци­я­ми, в кото­рой это­му полот­ну была отве­де­на целая гла­ва. Но в после­ду­ю­щих ката­ло­гах выста­вок и кни­гах об Алек­сан­дре Гера­си­мо­ве  кар­ти­на не упо­ми­на­лась. Она сно­ва «всплы­вёт» толь­ко через пол­ве­ка, в 1993 году, когда Рус­ский музей вклю­чит «Гимн Октяб­рю» в выста­воч­ный про­ект «Аги­та­ция за сча­стье», пока­зан­ный в Кас­се­ле (Гер­ма­ния). Сей­час это впе­чат­ля­ю­щее полот­но мож­но уви­деть в крас­ном зале кор­пу­са Бенуа Рус­ско­го музея.

1946 год
Аркадий Пластов «Сенокос» (1945) и «Жатва» (1945) — Сталинская премия I степени

«Сено­кос­ную рабо­ту я люб­лю до само­заб­ве­ния, сам лет с сем­на­дца­ти косец», — писал худож­ник искус­ство­ве­ду Вла­ди­ми­ру Кости­ну, рас­ска­зы­вая о сво­ей кар­тине. «Сено­кос» Пла­стов тво­рил в род­ной деревне При­сло­ни­ха Улья­нов­ской обла­сти, пер­вые наброс­ки к нему начал делать ещё в 20‑е годы. В нача­ле 30‑х они сго­ре­ли в пожа­ре — худож­ник поте­рял дом и всё иму­ще­ство. Но рабо­та над кар­ти­ной про­дол­жи­лась: Пла­стов изу­чал при­род­ный цвет рас­те­ний, писал новые этю­ды, исполь­зуя яркие, насы­щен­ные цве­та — кобаль­то­вый синий, зелё­но-жёл­тый, фиолетовый.

Пер­вый вари­ант полот­на, кото­рое Арка­дий Пла­стов назы­вал сво­им «неук­лю­жим дети­щем», был пред­став­лен на смот­ре во Все­рос­сий­ском коопе­ра­тив­ном объ­еди­не­нии «Худож­ник» в 1935 году. По сло­вам искус­ство­ве­да Татья­ны Пла­сто­вой, сей­час место­на­хож­де­ние этой рабо­ты неиз­вест­но. От неё оста­лись толь­ко вос­по­ми­на­ния живо­пис­ца, кото­рый, несмот­ря на соб­ствен­ное недо­воль­ство ею, эту кар­ти­ну очень ценил:

«… от мое­го „Сено­ко­са“ (несмот­ря на кучу его недо­стат­ков, по моей исклю­чи­тель­но лени и рас­хля­бан­но­сти) вея­ло какой-то… уди­ви­тель­но креп­кой све­же­стью и цело­муд­ри­ем, какой-то щемя­щей прав­дой, оча­ро­ва­нию кото­рой под­да­лись сра­зу все, точ­но на всех набе­жа­ла хру­сталь­ная вол­на. О, милый мой „Сено­кос“, уми­лён­но шеп­тал я сам, погру­жа­ясь в бла­го­ухан­ную све­жесть всех этих бли­ков — золо­тых и изу­мруд­но-лимон­ных рефлек­сов, в пёст­рую, места­ми пло­хо орга­ни­зо­ван­ную лос­кут­ную поверх­ность полот­на. О, милый „Сено­кос“ мой, вот ты и не пору­ган, вот и не один я лас­каю взгля­дом и огре­хи твои, и досто­ин­ства… страсть и сила маз­ка, кре­пость фор­мы и цвета».

Рабо­ту над вто­рым вари­ан­том полот­на мастер начал толь­ко в 1944 году. Писал его там же — в При­сло­ни­хе. Натур­щи­ка­ми ста­ли род­ные и одно­сель­чане. Юно­ша на перед­нем плане напи­сан с сына живо­пис­ца Нико­лая. Жен­щи­на за ним похо­жа на жену Пла­сто­ва Ната­лью Алек­се­ев­ну. Муж­чи­ны поза­ди — его зем­ля­ки, неод­но­крат­но появ­ляв­ши­е­ся на дру­гих полот­нах. Сно­ва исполь­зу­ют­ся кон­траст­ные, соч­ные цве­та — сире­не­вые, голу­бые, бирю­зо­вые, золо­тые и баг­ря­ные. О замыс­ле полот­на в авто­био­гра­фии худож­ник рассказывал:

«…Я, когда писал эту кар­ти­ну, всё думал: ну теперь радуй­ся, брат, каж­до­му листоч­ку, радуй­ся — смерть кон­чи­лась, нача­лась жизнь… Всё долж­но быть напо­е­но могу­чим дыха­ни­ем искрен­но­сти, прав­ды и оптимизма…»

В «Сено­ко­се» чув­ству­ет­ся вли­я­ние импрес­си­о­низ­ма — рез­кие, корот­кие маз­ки, насы­щен­ные тени, яркий сол­неч­ный свет. За это авто­ра, как и мно­гих дру­гих его кол­лег — напри­мер, Татья­ну Яблон­скую за кар­ти­ну «Перед стар­том» — руга­ли кри­ти­ки, утвер­ждая, увле­че­ние импрес­си­о­низ­мом «меша­ет это­му боль­шо­му худож­ни­ку — реа­ли­сту». Но если рабо­ту Яблон­ской, кото­рой пона­ча­лу про­чи­ли Ста­лин­скую пре­мию, всё-таки «заре­за­ли», то Пла­стов награ­ду получил.
Одна­ко без скан­да­ла не обо­шлось. Татья­на Пла­сто­ва при­во­дит текст одно­го из писем Вла­ди­ми­ра Кости­на художнику:

«Здесь после тво­е­го отъ­ез­да были попыт­ки ском­про­ме­ти­ро­вать тебя… Какой-то тип напи­сал в „Ого­нёк“ воз­му­щён­ное ано­ним­ное пись­мо по пово­ду тво­е­го „Сено­ко­са“ (c обви­не­ни­я­ми в фор­ма­лиз­ме и запад­ных вли­я­ни­ях. — Т. П.) и моей ста­тьи. При­чём пись­мо было так состав­ле­но, что подей­ство­ва­ло на мно­гих из редак­ции жур­на­ла, и они уже гото­ви­лись устро­ить… скан­дал, что вот де мол какую про­дук­цию под­со­вы­ва­ют для печа­та­ния. Но тут вдруг — бах! Так что… все, навер­ное, спря­та­ли свои носы и навер­ное посла­ли тебе поздра­ви­тель­ные теле­грам­мы» (пись­мо от 29 июня 1946 года).

Под «бах!» име­ет­ся в виду состо­яв­ше­е­ся при­суж­де­ние Арка­дию Пла­сто­ву Ста­лин­ской пре­мии I сте­пе­ни за «Сено­кос» и «Жат­ву». При­ме­ча­тель­но, что, хотя над кар­ти­на­ми худож­ник рабо­тал одно­вре­мен­но, они очень раз­ные по настро­е­нию. Если пер­вая — это тор­же­ство жиз­ни и тру­да, надеж­да на свет­лое буду­щее, то сдер­жан­ная по коло­ри­ту «Жат­ва» — исто­рия о непро­стой жиз­ни кре­стьян в после­во­ен­ной деревне. И там, и там замет­ны послед­ствия вой­ны — взрос­лых муж­чин сре­ди работ­ни­ков нет. Толь­ко дети, ста­ри­ки и женщины.

1947 год
Тарас Гапоненко «После изгнания фашистских оккупантов» (1943–1946) — Сталинская премия II степени

В воен­ное вре­мя Гапо­нен­ко часто выез­жал на фронт и писал с нату­ры. Так появил­ся цикл «Фрон­то­вые зари­сов­ки», куда вошли кар­ти­ны «Рабо­вла­дель­цы», «Ведут плен­ных», «Леса Смо­лен­щи­ны» и «После изгна­ния фашист­ских окку­пан­тов» (вто­рое назва­ние — «После ухо­да нем­цев»). Послед­нее полот­но счи­та­ют одной из самых тра­гич­ных работ о Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне. Осно­вой сюже­та послу­жил рас­сказ сест­ры худож­ни­ка, пере­жив­шей окку­па­цию на Смоленщине.

Об исто­рии появ­ле­ния кар­ти­ны прак­ти­че­ски ниче­го неиз­вест­но. Пер­вый её вари­ант, нахо­дя­щий­ся в Смо­лен­ском музее, был напи­сан в 1944 году. Вари­ант 1946 года, за кото­рый худож­ник был награж­дён Ста­лин­ской пре­ми­ей, хра­нит­ся в Госу­дар­ствен­ной Тре­тья­ков­ской галерее.

«Смо­лен­ская» кар­ти­на выпол­не­на в импрес­си­о­ни­сти­че­ской мане­ре — круп­ные маз­ки дела­ют лица геро­ев нечёт­ки­ми, зад­ний фон — зыб­ким. Воз­мож­но, она была пере­пи­са­на имен­но по этой при­чине — в ста­лин­скую эпо­ху импрес­си­о­низм не жало­ва­ли. Полот­но 1946 года худож­ник испол­нил в соот­вет­ствии с кано­на­ми соц­ре­а­ли­сти­че­ской живо­пи­си. Мел­кие дета­ли здесь про­ра­бо­та­ны тща­тель­нее, фон высвет­лен, с зад­не­го пла­на исчез­ли люди и несколь­ко домов — веро­ят­но, для того, что­бы сце­на на перед­нем плане выгля­де­ла выразительнее.

Крас­но­ар­ме­ец, нахо­дя­щий­ся в пра­вой части кар­ти­ны, при­об­рёл более муже­ствен­ный вид, с его лица исчез­ла крас­но­та. Детей по обе сто­ро­ны пере­оде­ли — одной девоч­ке удли­ни­ли юбку, поме­ня­ли шап­ку на широ­кий пла­ток, дру­гой, наобо­рот, вме­сто него нари­со­ва­ли крас­ную шапоч­ку. Поме­нял­ся цвет плат­ка у жен­щи­ны в цен­тре — с голу­бо­го на белый. Ско­рее все­го, это тоже было сде­ла­но для боль­шей выра­зи­тель­но­сти — лицо теперь выгля­дит более контрастно.

Тем не менее пер­вый вари­ант с его мут­ным, сизо-серым, свин­цо­вым коло­ри­том более соот­вет­ству­ет тра­ги­че­ско­му сюже­ту. Эта рабо­та пере­да­ёт настро­е­ние, в то вре­мя как на вто­ром полотне Гапо­нен­ко, кажет­ся, скру­пу­лёз­но фик­си­ру­ет внеш­нюю сто­ро­ну про­ис­хо­дя­ще­го. Одна­ко неза­ви­си­мо от мане­ры худож­ни­ка обе кар­ти­ны остав­ля­ют тяжё­лое впечатление.

1948 год
Яков Ромас «На плоту» (1947) — Сталинская премия II степени

Имя это­го худож­ни­ка зна­ко­мо не каж­до­му. Ромас не писал порт­ре­ты вождей, не запе­чат­ле­вал на полот­нах пыш­ные тор­же­ства и дра­ма­тич­ные воен­ные сюже­ты. Боль­шин­ство его кар­тин — это выпол­нен­ные в свет­лой, сереб­ри­сто-голу­бо­ва­той гам­ме пей­за­жи, веро­ят­но, вдох­нов­лён­ные живо­пи­сью импрес­си­о­ни­стов. Даже дымя­щие тру­бы «Утра пяти­лет­ки» на фоне рас­свет­но­го солн­ца у Рома­са выгля­дят неве­со­мы­ми, а воз­дух, несмот­ря на пыль и гарь вокруг, прозрачен.

«На пло­ту» — одно из немно­гих его про­из­ве­де­ний, кото­рое мож­но отне­сти к жан­ру соц­ре­а­лиз­ма. Худож­ник рабо­тал над ней в горо­де Плё­се Ива­нов­ской обла­сти, там же, где за несколь­ко десят­ков лет до него Леви­тан напи­сал несколь­ко поло­тен. Кста­ти, дере­вян­ную цер­ковь с извест­ной кар­ти­ны Леви­та­на «Над веч­ным поко­ем», кото­рая, как пола­га­ют иссле­до­ва­те­ли, спи­са­на с Пет­ро­пав­лов­ской церк­ви в Плё­се, слу­чай­но спа­лил один из буду­щих натур­щи­ков Рома­са — Ефим Мар­те­мья­нов, с кото­ро­го совет­ский тво­рец писал бри­га­ди­ра пло­то­го­нов. Ефим вспо­ми­на­ет:

«В раз­ных книж­ках упо­мя­ну­то: вата­га заре­чен­ских маль­чи­шек цер­ков­ку на Пет­ро­пав­лов­ской горе спа­ли­ла. Я при том был. Взбре­ла в наши пустые голо­вы блажь: голу­бей дымом выку­рить. Уж очень мно­го их под кры­шей при­жи­лось, инте­рес­но, какой пере­по­лох под­ни­мут… Тря­пьё подо­жгли, в откры­тое окно бро­си­ли, дымит, а огня нет, дума­ли — затухнет…Голубей выку­ри­ли, от церк­ви — голо­веш­ки… Отец трёп­ку задал! „На храм руки под­нял, пога­нец! Отсох­нут — будешь знать…“ А цер­ков­ка Леви­та­ну, ока­зы­ва­ет­ся, при­гля­ну­лась. Он её сна­ру­жи изоб­ра­жал, ико­но­стас спи­сы­вал. Попа упро­сил обед­ню отслу­жить. Так не зна­ли мы того пацанами».

На полотне живо­пи­сец изоб­ра­зил обе­да­ю­щих сплав­щи­ков. Идил­ли­че­ская сцен­ка на фоне голу­бо­го неба и осве­щён­но­го солн­цем реч­но­го бере­га обман­чи­ва: труд этих людей непрост и опа­сен. Для устра­не­ния зато­ров или про­хож­де­ния труд­но­до­ступ­ных поро­гов рабо­чим при­хо­дит­ся пере­пры­ги­вать с одно­го пло­та на дру­гой при быст­ром тече­нии реки. Яков Ромас так объ­яс­нял про­ис­хо­дя­щее на картине:

«Вер­нув­ший­ся к мир­но­му тру­ду с фрон­та сер­жант повест­ву­ет пло­то­го­нам о воен­ных сра­же­ни­ях в недав­нем про­шлом. Плот спус­ка­ет­ся вниз по реке к местам недав­них боёв для вос­ста­нов­ле­ния разрушенного».

Натур­щи­ка­ми худож­ни­ка ста­ли сами пле­сяне. Из вос­по­ми­на­ний мест­ной житель­ни­цы Г. Е. Лебедевой:

«Ромас уехал, а через неко­то­рое вре­мя во всех газе­тах появи­лось сооб­ще­ние, что худож­ни­ку Яко­ву Доро­фе­е­ви­чу Рома­су за кар­ти­ну „На пло­тах“ при­суж­де­на Ста­лин­ская пре­мия! Мы были гор­ды и доволь­ны за Яко­ва! При­е­хав в Моск­ву, я пошла в Тре­тья­ков­скую гале­рею посмот­реть кар­ти­ну. Пере­до мной гро­мад­ное полот­но, зани­ма­ет весь про­сте­нок. Ухо­дя­щая к гори­зон­ту река, впе­ре­ди тру­дя­га — бук­сир тянет пло­ты, на послед­нем пло­ту, у шала­ша, Игорь Шутин что-то рас­ска­зы­ва­ет дедуш­ке Ефи­му Ива­но­ви­чу Мар­те­мья­но­ву, а Еле­на Тугу­но­ва несёт им дымя­щу­ю­ся мис­ку нава­ри­стой ухи. Дол­го я сто­я­ла перед кар­ти­ной, вспо­ми­ная Вол­гу, род­ной Плёс и нашу встре­чу с художником».

«На пло­ту» Рома­са — ещё одна рабо­та, харак­тер­ная для после­во­ен­но­го соц­ре­а­лиз­ма. Как и «Сено­кос» Пла­сто­ва, это жиз­не­утвер­жда­ю­щее полот­но, про­стое и понят­ное широ­ко­му зри­те­лю. Моло­дой муж­чи­на вер­нул­ся с вой­ны, у него есть воз­мож­ность и силы тру­дить­ся, при­чём на тяже­лой рабо­те — веро­ят­но, он не полу­чил серьёз­ных ране­ний и травм. Жизнь про­дол­жа­ет­ся, люди тру­дят­ся, зано­во отстра­и­ва­ют раз­ру­шен­ное. Всё напол­не­но солн­цем и теплом.

1949 год
Кукрыниксы «Конец» (1947–1948) — Сталинская премия I степени

Отправ­ной точ­кой созда­ния кар­ти­ны ста­ли две поезд­ки худож­ни­ков в Бер­лин. В мае 1945 года они побы­ва­ли в под­зем­ном бун­ке­ре импер­ской рейхс­кан­це­ля­рии, в нояб­ре при­сут­ство­ва­ли на Нюрн­берг­ском про­цес­се. Бун­кер в вос­по­ми­на­ни­ях опи­сал один из участ­ни­ков твор­че­ско­го кол­лек­ти­ва Нико­лай Соколов:

«С тру­дом караб­ка­ясь по облом­кам быв­шей лест­ни­цы, спус­ка­ем­ся марш за мар­шем вниз… Мы в бун­ке­ре… Низ­кое сырое поме­ще­ние захлам­ле­но облом­ка­ми мебе­ли и рам от кар­тин, оскол­ка­ми раз­би­тых буты­лок, кус­ка­ми шту­ка­тур­ки. На полу мас­са мок­рых бумаг. Непри­ят­но пах­нет каки­ми-то лекар­ства­ми. Труд­но дышать… Начи­на­ем быст­ро рабо­тать… „Ку“ (Куп­ри­я­нов) и „Кры“ (Кры­лов) рисо­ва­ли и писа­ли общий вид бун­ке­ра. Я сде­лал зари­сов­ку тол­стен­ной две­ри. Пред­ста­ви­ли, как тут „заво­е­ва­те­ли“ жда­ли сво­е­го конца».

Рабо­та над кар­ти­ной про­дол­жи­лась в Москве. Для порт­ре­та Гит­ле­ра потре­бо­вал­ся натур­щик. По вос­по­ми­на­ния Соко­ло­ва, одна­жды в мет­ро они уви­де­ли чело­ве­ка, «чем-то сма­хи­ва­ю­ще­го на Адоль­фа, с таки­ми же уси­ка­ми». Его при­гла­си­ли пози­ро­вать, но не ска­за­ли, для чего — боя­лись, что полу­чат отказ. Обе­ща­ли запла­тить. Когда натур­щик всё-таки узнал, чей порт­рет с него будут писать, отка­зал­ся от денег и, разо­злив­шись, ушёл.

Соко­ло­ву при­шлось при­кле­и­вать усы, зачё­сы­вать воло­сы, тара­щить гла­за и рисо­вать себя с отра­же­ния в зер­ка­ле. Куп­ри­я­нов, оде­тый в мун­дир, взя­тый напро­кат в Мини­стер­стве обо­ро­ны, пози­ро­вал для порт­ре­та гене­ра­ла, Кры­лов изоб­ра­жал пья­но­го эсе­сов­ца. Худож­ни­ки изу­ча­ли сним­ки убе­жи­ща, сде­лан­ные в пер­вых чис­лах мая 1945 года, чита­ли опуб­ли­ко­ван­ные в «Прав­де» отрыв­ки из кни­ги офи­це­ра нацист­ской став­ки Гер­гар­да Больд­та «Послед­ние дни Гит­ле­ра», где опи­сы­ва­лись быт и нра­вы убе­жи­ща фюрера:

«Вен­ти­ля­то­ры не рабо­та­ли, воз­дух в ком­на­те был насы­щен рез­ким запа­хом серы, сме­шан­ным с удуш­ли­вой вонью влаж­но­го бето­на. Навер­ху — ад кро­меш­ный. Бун­кер ходил ходу­ном, как при зем­ле­тря­се­нии: сна­ряд за сна­ря­дом пора­жал импер­скую кан­це­ля­рию… Жаж­да мучи­ла силь­нее голо­да, ибо водо­про­вод не дей­ство­вал уже мно­го дней. Пожа­ры буше­ва­ли прак­ти­че­ски бес­кон­троль­но, напол­няя под­ва­лы, вре­мен­ные укры­тия и про­хо­ды клу­ба­ми едко­го дыма. И на весь этот бед­лам нещад­но пали­ло горя­чее апрель­ское солнце».

Силь­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­дят не толь­ко мрач­ный коло­рит кар­ти­ны, гне­ту­щая обста­нов­ка и обра­зы пер­со­на­жей. Искус­ство­вед Вера Гер­цен­берг пишет:

«…боль­шое место в пси­хо­ло­ги­че­ской харак­те­ри­сти­ке зани­ма­ют руки. Судо­рож­но скрю­чен­ные, цеп­ля­ю­щи­е­ся за мебель руки ста­ро­го гене­ра­ла; посту­ки­ва­ю­щие по бле­стя­щей холод­ной поверх­но­сти сто­ла в такт напря­жён­но­му раз­ду­мью паль­цы наци­ста; без­жиз­нен­ной пле­тью повис­шая кисть пья­но­го офи­це­ра охра­ны… чере­да этих рез­ко осве­щён­ных рук и лиц обра­зу­ет вол­но­об­раз­ную кри­вую, при­во­дя­щую к лицу и руке Гит­ле­ра, руке, подоб­ной осла­бев­ше­му повод­ку, на кото­ром всё ещё по инер­ции дёр­га­ют­ся эти марионетки».

Кро­ме того, Гер­цен­берг заме­ча­ет бес­по­ря­док на сто­ле, сим­во­ли­зи­ру­ю­щий «пре­рван­ный празд­ник жиз­ни», поко­сив­ши­е­ся от артил­ле­рий­ских уда­ров «тро­фей­ные» кар­ти­ны, при­ве­зён­ные из окку­пи­ро­ван­ных горо­дов, и тяжё­лую дверь, напо­ми­на­ю­щую вход в склеп.

Рабо­та над замыс­лом дли­лась три года. За это вре­мя худож­ни­ки сде­ла­ли мно­же­ство наброс­ков и эски­зов, меня­ли дета­ли обста­нов­ки, позы геро­ев и их поло­же­ние в про­стран­стве. Нако­нец, в мае 1948 года кар­ти­на была закон­че­на и пока­за­на на юби­лей­ной выстав­ке к трид­ца­ти­ле­тию Воору­жён­ных Сил Совет­ско­го Сою­за, после чего Кукры­ник­сов награ­ди­ли Ста­лин­ской пре­ми­ей. Извест­ные в первую оче­редь как кари­ка­ту­ри­сты, они созда­ли исто­ри­че­ское полот­но, кото­рое до сих пор счи­та­ет­ся вер­ши­ной их живо­пис­но­го творчества.

1950 год
Борис Пророков, серия рисунков «Вот она, Америка!» (1948–1949) — Сталинская премия III степени

Рабо­ты гра­фи­че­ской серии Бори­са Про­ро­ко­ва «Вот она, Аме­ри­ка» созда­ва­лись как иллю­стра­ции к одно­имён­ной кни­ге (Сбор­ник пам­фле­тов, рас­ска­зов и очер­ков о Соеди­нён­ных Шта­тах Аме­ри­ки, «Моло­дая гвар­дия», 1949 год). Худож­ник изоб­ра­жа­ет про­стые и понят­ные широ­ко­му зри­те­лю обра­зы — чело­век, поте­ряв­ший надеж­ду най­ти рабо­ту, про­грес­сив­ный писа­тель, аре­сто­ван­ный за сло­во прав­ды, раз­гон демон­стра­ции и поли­цей­ский про­из­вол. Несколь­ко отрыв­ков из сборника:

«Я уво­лен. Кри­зис добрал­ся и до меня… Бир­жа пол­на без­ра­бот­ных… С обе­да в 50 цен­тов я пере­хо­жу на обед в 25 цен­тов и ем толь­ко раз в день. Одна­ко и с этим мож­но мирить­ся, толь­ко бы оста­ва­лась надеж­да полу­чить рабо­ту. Но уны­лые лица без­ра­бот­ных, сло­ня­ю­щих­ся по бир­же, взо­ры, оту­пев­шие от тяжё­ло­го ожи­да­ния, глу­хие вздо­хи, похо­жие на сто­ны, толь­ко уси­ли­ва­ют мою тревогу».

«Бес­чис­лен­ная тол­па запру­ди­ла цен­траль­ные ули­цы, пло­ща­ди, скве­ры. Без­ра­бот­ные отча­ян­но шуме­ли, тре­буя рабо­ты и помо­щи… Полис­ме­ны угро­жа­ли… Поли­ция пусти­ла в ход дубин­ки. Но тол­па не отсту­па­ла… Ещё миг, и загре­ме­ли бы выстре­лы. Но при­мча­лись пожар­ные коман­ды. Шлан­ги, выбра­сы­вая могу­чие струи воды, смы­ли толпу».

«Как выгля­дит на прак­ти­ке пре­сло­ву­тая аме­ри­кан­ская „сво­бо­да печа­ти“: в 1945 году жур­нал „Аме­рей­ша“ напе­ча­тал мате­ри­а­лы, в кото­рых была под­верг­ну­та кри­ти­ке поли­ти­ка США в отно­ше­нии Япо­нии и Китая. Немед­лен­но после это­го редак­то­ра жур­на­ла, его помощ­ни­ка и неко­то­рых дру­гих работ­ни­ков поса­ди­ли в тюрьму».

«Вот она, Аме­ри­ка» — дале­ко не един­ствен­ные рабо­ты Бори­са Про­ро­ко­ва о США. Поз­же он создал серии «За мир» (1950) и «Мая­ков­ский об Аме­ри­ке» (1951–1954). Его рисун­ки «Тан­ки Тру­ме­на на дно» и «Аме­ри­кан­ские жан­дар­мы в Япо­нии» были удо­сто­е­ны Ста­лин­ской пре­мии III сте­пе­ни в 1952 году. В кни­ге «О вре­ме­ни и о себе» автор пишет о сво­их худо­же­ствен­ных поисках:

«… я про­па­ган­дист. Но впасть в иллю­зор­ность, так понят­ную мас­се, — бед­ствие для худож­ни­ка.… Фор­ма — ост­рая, эмо­ци­о­наль­ная, пере­да­ю­щая твои чув­ства дру­гим. Как мно­го надо рабо­тать, искать, про­бо­вать. Но, да про­стит мне бог, кажет­ся, интел­ли­ген­тов теперь надо убеж­дать боль­ше, чем про­стых тру­же­ни­ков. Вот задача-то!..»

1951 год
Борис Иогансон, Дмитрий Тегин, Василий Соколов, Никита Чебаков, Наталия Файдыш-Крандиевская «Выступление В. И. Ленина на III съезде комсомола» (1950) — Сталинская премия I степени

Во вто­рой поло­вине 40‑х для созда­ния мас­штаб­ных поло­тен ста­ли при­гла­шать целые бри­га­ды худож­ни­ков, кото­рые рабо­та­ли под руко­вод­ством лау­ре­а­тов Ста­лин­ской пре­мии. В 1941 году за кар­ти­ну «На ста­ром ураль­ском заво­де» был награж­дён Борис Иоган­сон, кото­рый поз­же воз­гла­вил одну из таких бри­гад. Сов­мест­но с худож­ни­ка­ми Васи­ли­ем Соко­ло­вым, Дмит­ри­ем Теги­ным, Ната­ли­ей Фай­дыш-Кран­ди­ев­ской и Ники­той Чеба­ко­вым он создал боль­шое полот­но «Выступ­ле­ние Лени­на на III съез­де ком­со­мо­ла». В сво­ей рабо­те «Б. В. Иоган­сон: в поис­ках боль­шо­го сти­ля» искус­ство­вед Оль­га Том­сон пишет:

«Идея созда­ния подоб­но­го про­из­ве­де­ния зре­ла у [Иоган­со­на] дав­но… Рабо­та А. Гера­си­мо­ва „Гимн Октяб­рю“ (1942) явля­лась хре­сто­ма­тий­ной и слу­жи­ла при­ме­ром для под­ра­жа­ния мно­гим худож­ни­кам, риск­нув­шим обра­тить­ся к теме тор­же­ствен­ных засе­да­ний. Как пра­ви­ло, такие собы­тия писа­лись фрон­таль­но, то есть на пер­вом плане пред­став­лял­ся пре­зи­ди­ум и доклад­чи­ки, а участ­ни­ки собра­ний, все при­сут­ству­ю­щие в зале изоб­ра­жа­лись либо с затыл­ка, либо в про­филь. Но совет­ское искус­ство уже зна­ло и дру­гие при­ме­ры, а имен­но рабо­ту А. Само­хва­ло­ва „Появ­ле­ние В. И. Лени­на на II Все­рос­сий­ском съез­де Сове­тов“ (1940), где вождь слов­но про­ры­ва­ет бушу­ю­щее люд­ское море, стре­ми­тель­но дви­жет­ся навстре­чу зри­те­лю. Иоган­сон в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях пишет, что ему „хоте­лось най­ти такую ком­по­зи­цию, кото­рая обес­пе­чи­ла бы мак­си­маль­ные воз­мож­но­сти пока­зать людей в фас. Было реше­но писать сюжет как бы с точ­ки зре­ния зри­те­ля, что назы­ва­ет­ся „из-за кулис““».

На III съез­де ком­со­мо­ла 2 октяб­ря 1920 года Вла­ди­мир Ленин высту­пал с речью «Зада­чи сою­зов моло­дё­жи», став­шей основ­ным доку­мен­том идео­ло­ги­че­ской рабо­ты с юно­ше­ством в Совет­ском Союзе:

«Ста­рое обще­ство было осно­ва­но на таком прин­ци­пе, что либо ты гра­бишь дру­го­го, либо дру­гой гра­бит тебя, либо ты рабо­та­ешь на дру­го­го, либо он на тебя, либо ты рабо­вла­де­лец, либо ты раб… Каж­дый рабо­тал толь­ко для себя, и никто не смот­рел, есть ли тут ста­рые или боль­ные, или всё хозяй­ство пада­ет на пле­чи жен­щи­ны, кото­рая поэто­му нахо­дит­ся в состо­я­нии подав­лен­ном и пора­бо­щён­ном. Кто про­тив это­го дол­жен бороть­ся? Сою­зы моло­дё­жи, кото­рые долж­ны ска­зать: мы это пере­де­ла­ем, мы орга­ни­зу­ем отря­ды моло­дых людей, кото­рые будут помо­гать обес­пе­че­нию чисто­ты или рас­пре­де­ле­нию пищи…»

В ходе рабо­ты над полот­ном Йоган­сон изу­чал мате­ри­а­лы съез­да и вос­по­ми­на­ния участ­ни­ков, что­бы мак­си­маль­но досто­вер­но изоб­ра­зить про­ис­хо­дя­щее. Неко­то­рые сви­де­тель­ства мож­но най­ти в кни­ге «Вос­по­ми­на­ния о В. И. Ленине» (1957). Поэт Алек­сандр Безы­мен­ский опи­сы­вал III съезд ком­со­мо­ла сле­ду­ю­щим образом:

«Любой из нас чув­ство­вал себя так, как буд­то Ильич раз­го­ва­ри­вал имен­но с ним. Деле­га­ты всем серд­цем пони­ма­ли, что то, о чём гово­рил Ленин, каса­ет­ся всех вме­сте и каж­до­го в отдель­но­сти. Вот так дол­жен дей­ство­вать, учить­ся и мыс­лить весь Союз моло­дё­жи и ты лич­но! <…> Ленин улы­бал­ся каж­дой радост­ной реак­ции деле­га­тов, пони­мая, что задел самые дра­го­цен­ные стру­ны их сер­дец. Он уже не гля­дел на кон­спект. Он даже попы­тал­ся спря­тать его в кар­ман, одна­ко в кар­ман не попал и про­дол­жал дер­жать лист испи­сан­ной бума­ги, пере­ло­жив его в левую руку. Вне­зап­но он оста­но­вил­ся и сно­ва, стоя у само­го края сце­ны, чуть накло­нив­шись впе­рёд, стал гово­рить о том, что поко­ле­ние, кото­ро­му сей­час 15 лет, уви­дит ком­му­ни­сти­че­ское обще­ство. Все зата­и­ли дыха­ние. Каза­лось, что в зале ста­ло ещё свет­лее. И не ста­ло стен зала. Весь мир стал залом, в кото­ром про­ис­хо­дил III съезд комсомола!»

А вот вос­по­ми­на­ния одно­го из деле­га­тов Алек­сандра Волгина:

«И вот Ленин появил­ся воз­ле сто­ла пре­зи­ди­у­ма и, лас­ко­во улы­ба­ясь, стал всмат­ри­вать­ся в зал. А зал радост­но лико­вал, раз­ра­зив­шись ова­ци­я­ми. Мы, деле­га­ты съез­да, неде­ля­ми доби­рав­ши­е­ся в Моск­ву в теп­луш­ках, меч­та­ли уви­деть и послу­шать Лени­на. И вот он сто­ит перед нами, живой, близ­кий, с отцов­ской улыб­кой смот­рит на нас и ждёт, когда смолк­нет буря при­вет­ствий… Мы жад­но слу­ша­ли, что гово­рил Ленин, и всё бли­же и бли­же под­хо­ди­ли к нему. Деле­га­ты обле­пи­ли сце­ну, заби­ли про­хо­ды, сто­я­ли сза­ди и с боков сто­ла президиума».

По мне­нию искус­ство­ве­да Ната­льи Стан­ке­вич, в стране, где образ глав­но­го твор­ца рево­лю­ции посте­пен­но вытес­нял­ся фигу­рой Ста­ли­на, заказ госу­дар­ства на такую кар­ти­ну гово­рит о тон­кой поли­ти­че­ской стра­те­гии вла­сти. Ленин в мас­со­вом созна­нии ока­зал­ся свя­зан с устрем­ле­ни­ем в рево­лю­ци­он­ное завтра.

По срав­не­нию с кано­ни­че­ски­ми изоб­ра­же­ни­я­ми Ста­ли­на, пред­став­ля­ю­щи­ми его непо­движ­ным, застыв­шим, мону­мен­таль­ным, фигу­ра Ильи­ча у Иоган­со­на выгля­дит чело­веч­ной. Ленин почти един с огром­ной тол­пой людей, охва­чен­ной дви­же­ни­ем, меж­ду ним и слу­ша­те­ля­ми не вид­но непре­одо­ли­мых барье­ров. Пер­вый совет­ский лидер дей­стви­тель­но выгля­дит как «забот­ли­вый и все­зна­ю­щий отец, обла­да­ю­щий исклю­чи­тель­ной скром­но­стью и про­сто­той, разъ­яс­ня­ю­щий совет­ской моло­дё­жи зада­чи дня грядущего».

В кар­тине впер­вые про­ис­хо­дит соеди­не­ние мону­мен­таль­но­сти и чело­веч­но­сти, впо­след­ствии неиз­мен­но при­су­щее живо­пис­но­му обра­зу Лени­на. Бла­го­да­ря Бори­су Иоган­со­ну этот стан­дарт утвер­дит­ся в совет­ском искус­стве на дол­гие времена.

1952 год
Юрий Непринцев «Отдых после боя» (1951) — Сталинская премия I степени

Эта кар­ти­на пере­кли­ка­ет­ся с отрыв­ком из поэ­мы Алек­сандра Твар­дов­ско­го «Васи­лий Тёр­кин» (1941–1945):

«Бала­гу­ру смот­рят в рот,
Сло­во ловят жадно.
Хоро­шо, когда кто врёт
Весе­ло и складно.
В сто­роне лес­ной, глухой,
При лихой погоде,
Хоро­шо, как есть такой
Парень на походе».

Неприн­цев ушёл на фронт доб­ро­воль­цем в пер­вые дни вой­ны, слу­жил в истре­би­тель­ном бата­льоне и дей­ству­ю­щих частях Крас­но­зна­мён­но­го Бал­тий­ско­го фло­та, участ­во­вал в обо­роне Ленин­гра­да. По сло­вам худож­ни­ка, сюжет кар­ти­ны «сам воз­ник из живых вос­по­ми­на­ний воен­ных лет»:

«…нако­нец, услы­ша­ли коман­ду: „При­вал“. В моё созна­ние сугу­бо город­ско­го жите­ля глу­бо­ко вре­зал­ся сво­ей необы­чай­но­стью этот ска­зоч­но засне­жен­ный лес, нетро­ну­тый глад­кий снег, измя­тый толь­ко там, где устро­и­лись на при­вал бой­цы: лапы елей с боль­ши­ми пла­ста­ми чисто­го сне­га… И тиши­на.… Сидя­щие на сне­гу уста­лые люди: кто поправ­ля­ет пор­тян­ку, кто закру­чи­ва­ет само­крут­ку из махор­ки, кто гры­зёт сухарь или кусо­чек сахара.

Это впе­чат­ле­ние, види­мо, дол­го таи­лось в моей памя­ти, и толь­ко зна­чи­тель­но поз­же, после вой­ны, воз­ник­ло сно­ва, вой­дя основ­ным ком­по­нен­том в мою кар­ти­ну „Отдых после боя“… Меня пора­жа­ло силь­ное, уди­ви­тель­но эмо­ци­о­наль­ное вос­при­я­тие бой­ца­ми отрыв­ков или глав из поэ­мы, печа­тав­ших­ся в цен­траль­ной „Прав­де“. Кто-то из крас­но­ар­мей­цев хоро­шо читал оче­ред­ной отры­вок. Я видел, как свет­ле­ли лица устав­ших людей, какой друж­ный смех вызы­ва­ли отдель­ные стро­фы. А вре­мя было суро­вое, скуд­ный паёк был сжат бло­ка­дой, голод в горо­де, а у мно­гих там были близ­кие. И все это отсту­па­ло при чте­нии „Васи­лия Тёркина“…»

Над кар­ти­ной Юрий Неприн­цев рабо­тал два года — с 1949 по 1951‑й. По сло­вам жур­на­ли­ста и писа­те­ля Иго­ря Шуша­ри­на, для сохра­не­ния мажор­но­го настроя полот­на худож­ни­ку при­шлось отка­зать­ся от пер­со­на­жа сани­тар­ки, пере­вя­зы­ва­ю­щей ране­но­го бой­ца, — её место занял сол­дат с котел­ком в руках. Толь­ко у одно­го из тан­ки­стов из-под шле­ма вид­не­ет­ся бинт. Един­ствен­ное крас­ное пят­но на кар­тине — не кровь ране­ных, а кисет в руке глав­но­го героя, выде­ля­ю­щий того из тол­пы. Кста­ти, этот пер­со­наж очень похож на авто­ра «Васи­лия Тёр­ки­на» Алек­сандра Твардовского.

Опти­ми­стич­ное полот­но иде­аль­но впи­са­лось в эсте­ти­ку после­во­ен­но­го соц­ре­а­лиз­ма. Искус­ство­вед Ната­лья Пар­фен­тье­ва пишет:

«Опти­мизм кар­ти­ны Ю. Неприн­це­ва „Отдых после боя“ без­услов­но отве­ча­ет мето­ду соци­а­ли­сти­че­ско­го реа­лиз­ма, в кото­ром идео­ло­ги­че­ски обу­слов­лен­ный образ выда­ёт­ся за дей­стви­тель­ный (вспом­ним, как у В. Мая­ков­ско­го: „Оте­че­ство слав­лю, кото­рое есть, Но три­жды — кото­рое будет“). Худо­же­ствен­ный образ был при­зван все­лять надеж­ду „на свет­лое будущее“».

Кар­ти­на име­ла огром­ный успех. Её печа­та­ли в жур­на­лах и учеб­ни­ках, изда­ва­ли отдель­ные репро­дук­ции. Юрию Неприн­це­ву были зака­за­ны ещё два автор­ских вари­ан­та — для Крем­ля и Тре­тья­ков­ской гале­реи. Пер­вый вари­ант живо­пис­но­го про­из­ве­де­ния был пода­рен руко­во­ди­те­лю Китай­ской Народ­ной Рес­пуб­ли­ки Мао Цзэдуну.

Читай­те так­же «Васи­лий Кан­дин­ский и его „кон­крет­ная“ дей­стви­тель­ность».